«В Сирии у нас нет будущего»: разговор с семьей беженцев

В сентябре 2008 года я отправился на несколько недель в Сирию. В стране у меня было только два человека, к которым я мог обратиться. Один из них — Ф., христианин, представитель среднего класса и известный владелец пиццерии и сети пекарен, проживающий в восточной провинции Сирии, Латакии.

До этого я ни разу не видел Ф., но мои товарищи из Лёвенского университета заверяли, что он будет не против приютить меня на несколько дней у себя. Много лет Ф. сотрудничал с археологическим факультетом Лёвенского университета, и мои коллеги пообещали, что он меня примет.

Посетив Дамаск, Хомс и несколько крепостей, в том числе Крак-де-Шевалье, я отправился в город, где жил и работал Ф. Он не просто поселил меня у себя: всю неделю, что я провел с его семьей, они являли собой образец гостеприимства. Каждый раз, когда я пытался заплатить за что-нибудь, Ф. отмахивался от моих денег. Перед тем как я отправился на север, в Алеппо, мы обменялись телефонами. Мы продолжали созваниваться, и я знал, что если опять буду в Сирии, меня ждет радушный прием.

Не прошло и трех лет, как Арабская весна накрыла Ближний Восток и Северную Африку. Было понятно, что сирийская революция имеет все шансы перерасти в полномасштабную кровопролитную войну. Я позвонил Ф., и он сказал, что в его провинции ничего не происходит, не видно ни повстанцев, ни джихадистов. Но довольно скоро ситуация изменилась.

Со всего мира в Сирию стали стекаться сорвиголовы, вдохновленные идеей всемирного джихада. Ф. с семьей удалось пережить кошмарные события тех дней, но несколько раз их жизни висели на волоске. В какой-то момент (это был 2013 год) я позвонил Ф., чтобы предупредить, что в окрестностях его города появились боевики «Джебхат ан-Нусра» и ИГ.

Несколько раз мы с товарищами пытались помочь Ф. и его семье покинуть Сирию, но поначалу нам это не удавалось. Где-то полгода назад я решил обратиться к секретарю Бельгии по вопросам предоставления убежища и миграции Тео Франкену. Несколько месяцев спустя пришли хорошие новости: семье Ф. выдадут гуманитарную визу и предоставят убежище в Бельгии. Я хочу поведать вам их историю, рассказанную мне Ф. и его женой, Л.

 По соображениям безопасности я не раскрываю имена членов семьи и название города, откуда они родом. Для большей ясности некоторые фрагменты были отредактированы.

П: Расскажи, что произошло в марте 2011 года, когда началась революция в Сирии.

Ф: Война изменила все… Исламисты, устремившиеся в Сирию со всего мира, стали без разбору убивать людей, они хотели создать «исламское государство». Боевики прибывали из Турции, из Иордании. Они занимали деревни и убивали всех, кроме суннитов: христиан, алавитов, курдов, друзов, шиитов. В одной деревне рядом с Идлибом убивали только шиитов. Они навсегда изменили население этих мест.

П: Какие террористические группировки появились в вашем регионе первыми?

Ф: «Нусра», «Джебхат ан-Нусра». Они постоянно меняли названия: «Нусра», «Файлак ар-Рахман»… Пока не пришли боевики ИГ. Это были одни и те же люди, просто каждый раз назывались по-разному. Сирийская арабская армия противостояла повстанцам на юге. В боях погибло много солдат. Никто не чувствовал себя в безопасности, коррупция достигла невероятных размахов. Детей забирали у родителей, чтобы получить выкуп, девушек похищали, чтобы насильно выдать замуж, многих убивали просто так.

Мы, христиане, были идеальной мишенью для джихадистов. Нас убивали и нас похищали. Христианские поселения — Рабла, Кусей, Саддат, Кассаб и многие другие — были зачищены от христианского населения и заселены исламистами.

П: Что было дальше с христианами? Они бежали в Алеппо?

Ф: Нет, в христианские поселения в окрестностях Хомса, где на тот момент было относительно безопасно. Но им пришлось начинать жизнь с нуля, и поверь мне, в Сирии это очень дорого.

Что касается меня, то я хотел бы для себя, своей жены и троих детей найти новый дом, потому что в Сирии у нас нет будущего. Война еще не закончена. Каждый день вспыхивают бои. Как только наступает затишье в одном месте, начинается бойня в другом. Понимаешь, что это значит? Ты слышал об израильском авиаударе [16 сентября 2018 года] в Дамаске?

Иногда происходят несчастные случаи, как, например, с российскими самолетами недалеко от нашего поселка. Взрывы и тому подобное. Теперь джихадисты используют беспилотники и обстреливают авиабазу взрывчаткой с воздуха.

П: Кто управляет беспилотниками?

Ф: Они летят со стороны Идлиба.

П: «Хайят Тахрир аш-Шам» и другие формирования?

Ф: Да между ними нет особой разницы, все одно и то же. Я уже говорил, они постоянно меняют названия. Но, в принципе, я смогу отличить «Нусра» от «ДАИШ» [ИГ] или других группировок.  Но они все действуют взаимосвязанно. Названия больше нужны для правительства: иногда их называют «Нусра», иногда «ДАИШ», или «Файлак ар-Рахман», или «Фарук».

Группировок так много, что мы уже потеряли счет. Слишком много названий, невозможно запомнить их все. Десяти-двадцати человек достаточно, чтобы придумать название и создать новую банду. Арабы, турки, узбеки — да кто угодно — устанавливают пропускные пункты, тормозят людей на дороге, отбирают машины, деньги и, если совсем не повезет, даже жену.

П: Расскажи о коррупции в правительстве.

Ф: Коррупция везде. За все приходится платить, они требуют деньги даже за какие-то мелочи.

П: Тебе пришлось платить, чтобы покинуть страну?

Ф: Нет, но это потому что я старик. Будь я помоложе, мне пришлось бы платить.

П: Недавно я видел государственное объявление о том, что все мужчины 1977–2000 годов рождения должны оставаться в стране или заплатить за право выезжать за границу.

Ф: Каждые шесть месяцев можно подавать заявление.

Л: Да, и каждый год нужно продлять разрешение.

Ф: В Сирии теперь больше налогов, все стало в разы дороже. И коррупция процветает.

П: То есть тебе приходилось платить, чтобы пиццерия продолжала работать?

Л: Периодически да. Водопроводчику, электрику. Иногда они приходили сами и проверяли, не нужно ли чего сделать… Иногда мы платили им пиццей.

П: Ты говорила, что твоего отца похитили. Расскажешь, что именно произошло? Ты знаешь, кто его похитил?

Л: Мы знаем, кто это сделал, но сказать не можем. Мы правда не можем рассказать.

Отец был на рыбалке, когда подошли люди и сказали, что из правительства. Они попросили предъявить документы, отобрали их и натянули свитер отцу на лицо. Эти люди заковали его в наручники, завязали глаза и бросили в багажник машины. Один из них в качестве трофея забрал машину моего отца. Потом они ехали в неизвестном направлении часа два. Три дня похитители держали его взаперти.

В первый же день они позвонили [моему мужу] (нашли номер его мобильного в телефоне отца). Разумеется, они позвонили Ф., он — известный человек в нашем городе. Начались переговоры.

Ф: Вымогатели требовали 7 миллионов сирийских фунтов, это 35 тысяч евро. Машину они, разумеется, оставили себе.

Л: [Мой муж] сказал им, что отцу нужны лекарства. У него давно проблемы с сердцем, но название лекарства он не знал.

Ф: Мой тесть — христианин. Если бы он придерживался другой религии, ему бы помогли. Но никто ничего не сделал для него.

Я ответил, что у меня нет [7 миллионов сирийских фунтов], что я могу дать только 300 тысяч. Человек на другом конце провода сказал не смешить его, что он хочет гораздо больше.

Я сказал, что он может забрать машину и просто отпустить отца моей жены. Но нет, похитители хотели денег, и 300 тысяч им было недостаточно. Тогда мне сказали, что могут скинуть сумму.

В конце концов, мы сошлись на 1 200 000 сирийских фунтов. Они попросили положить деньги в сумку и оставить на обочине дороги на берегу небольшой реки. Через пять минут после того, как я оставлю деньги, я должен был позвонить им, и они бы освободили тестя. Похитители сообщили координаты места, где я должен оставить выкуп. Через какое-то время они подъехали на новенькой Hyundai Accent. Hyundai сопровождали еще четыре машины.

П: Они сразу освободили твоего отца? Похитители привезли его с собой или отпустили пешком?

Л: Они на ходу выкинули его из машины на трассе. Мы подобрали его на обочине.

Ф: Я предлагал поменяться местами с отцом жены, я — известный человек. Но им просто нужны были деньги.

Потом они еще раз звонили мне, спрашивали, нужна ли мне новая машина. Но я ответил, что не нужна, я просто не смогу за нее заплатить. Подумал, что если приеду к ним с деньгами, они и меня похитят. Сказал им, что денег у меня нет, что я — бедный человек.

Потом мне позвонили из полиции: они хотели знать о телефоне моего тестя, который нашли в Хомсе. Я рассказал, что он потерял свой телефон, и я могу приехать и забрать его. Я приехал с коробкой от iPhone, на которой был указан серийный номер аппарата. Когда я пришел в полицию, они сообщили, что еще работают над делом, отправили меня домой, а коробку забрали. Сотрудники полиции обещали связаться со мной позже, но так и не перезвонили.

П: По крайней мере, твой тесть остался жив. Он все еще в Сирии?

Л: Да, жив, но он сильно болеет. У него рак желудка. И теперь он боится выходить из дома. Похищение и пытки сильно его подкосили.

П: Эти три дня, пока похитители держали его взаперти, они пытали его?

Л: Разумеется… Потом отец рассказывал мне, что находясь в плену, он всерьез стал подумывать о том, чтобы убить одного из похитителей и сбежать. У него просто не оставалось других вариантов. На третий день два молодых человека сменили тех трех охранников. Он рассказывал, что решил подождать, пока молодые люди уснут, и убить одного из них. Ни дня не проходит без воспоминаний о том кошмаре, через который он прошел.

Из-за сердца он не перенесет перелет [чтобы переехать к нам в Бельгию]. И он продолжает лечиться от рака (в этот момент Л. расплакалась).

П: Ваш сын В. говорил, что его тоже пытались похитить.

Л: Да, это произошло чуть позже. Уже после того, как случилась эта история с отцом. Сын возвращался из школы, и какой-то незнакомец схватил его за рюкзак. Он вырвался и начал кричать. Незнакомец настаивал, чтобы В. пошел с ним. Сын повторял и повторял, что никогда никуда не пойдет с незнакомым человеком. Мы его учили никогда не доверять чужим людям.

Ф: Это была еще одна попытка похищения с целью выкупа. Люди пытаются раздобыть деньги любыми способами. Это стало широко распространенным явлением не только там, где мы жили, но и вообще по всей Сирии. Люди там пропадают каждый день.

Л: С того дня я провожала В. и его сестру в школу и забирала их в обед. Они жили в страхе, где-то постоянно гремели взрывы.

П: Ты имеешь в виду снаряды, которыми город обстреливали джихадисты?

Л: Да. Как-то они атаковали сразу две цели: больницу и автосервис.

Ф: Одновременно, всего три бомбы. Две бомбы взорвались в больнице.

Л: Раненых перевезли из автосервиса в больницу. Когда они прибыли, то и больницу обстреляли. Те, кто выжил во время атаки на автосервис, погибли в больнице. Через два месяца был еще один случай, недалеко от школы.

Ф: Лучший друг нашего сына погиб тогда.

Л: Сын наших соседей, ему было 12 лет (плачет).

П: Полагаю, там осталось еще много людей, ежедневно сталкивающихся с ужасами войны. И им некуда бежать, если у них недостаточно денег, чтобы купить защиту у сирийского правительства. Государство как-то помогает местным жителям?

Л: Они пытаются обеспечить безопасность в городе. Установили пропускные пункты на подъездах к городу и досматривают всех въезжающих и выезжающих. И всё.

П: А смертники в вашем городе появлялись?

Л: Конечно. Вторую и третью атаку, о которых мы рассказывали, как раз смертники устроили. В автосервисе бомбу заложили под машиной. Когда она сработала, два смертника напали на больницу и взорвались.

П: Вы знаете, какая группировка это сделала?

Ф: Нет. Их столько… Говорят, они из Идлиба. Но наверняка мы не знаем.

П: Многие молодые европейцы отправились воевать в Сирию в 2012–2013 годах. Среди них немало бельгийцев. Вы видели их, пока находились в Сирии?

Ф:  Да. Бойцы приезжали со всего мира… И особенно [из Саудовской Аравии]. Саудовцы платили за все: за еду, одежду, машины. Из Саудовской Аравии даже привозили сыр и мясо. Они поддерживали [джихадистов] чем только можно: деньгами, транспортом, оружием, боеприпасами и так далее.  Был налажен трафик в Сирию через Идлиб, контрабанда шла из Турции, через сирийско-турецкую границу. Ливан и Иорданию [наоборот] не очень интересовала война…

Л: Пока Иордания тоже не открыла границы для джихадистов.

П: Вы застали раскол между «Джебхат ан-Нусрой» и ИГ? Боевики ИГ покинули Ракку?

Ф: Даже после раскола остались все те же люди. Кто-то сменил одну группировку на другую, снова поменяли названия. Но «ДАИШ» и «Нусра» — самые опасные. Они убивают без разбора. Если человек попал в лапы боевиков «ДАИШ» или «Нусра», можно считать его мертвым.

П: В Нидерландах ведутся горячие споры по поводу правительственной поддержки так называемой джихадистской организации, «Джабхат аш-Шамия». Они выражают довольно умеренные взгляды на фоне других формирований «Свободной сирийской армии». Здесь, в Европе, люди не согласны с идеей умеренной оппозиции. На ваш взгляд, она существует? «Свободная сирийская армия» принимала участие в похищениях людей и грабежах?

Л:  Да. Никакой разницы между ними нет.

Ф: «Ахрар аш-Шам», «Джебхат ан-Нусра», «Джейш аль-Хурр» (ССА), «Джейш аль-Ислам»… Все одно и то же. Много группировок, у каждой свой лидер, и каждая делает то, что им выгодно в данный момент. И эти лидеры появляются отовсюду: из Саудовской Аравии, Турции, Пакистана. Между ними нет единства, они все просто воюют друг с другом.

Однажды боевики «Джебхат ан-Нусра» похитили священника из поселка к северу от Джиср-эш-Шугур. Они взяли все документы на все здания и земли, принадлежавшие церкви. Священник предстал перед исламским судом и под принуждением переписал все на «Джебхат ан-Нусра». Они заставили его поставить печать на всех документах. В трех христианских деревнях практически никого не осталось. Единственные, кто не покинул своего жилья, — старики, которые физически не смогли этого сделать. Теперь там полностью исламская территория. Если ты христиан и попытаешься проникнуть туда, то тебя арестуют на месте.

Город Эль-Кусайр, в котором проходили ожесточенные бои, до войны был наполовину христианским. На христиан здесь были чудовищные гонения. В поселке Рабла, недалеко от Эль-Кусайра, боевики «Нусра» или «ДАИШ», точно не знаю, убили францисканского священника и всех христиан.

Еще одна история связана с отцом Паоло даль’Ольо. Он приехал в Ракку из Дамаска для переговоров с «ДАИШ» по поводу пленных христиан. ИГ взяли его в плен, пытали и заставили принять ислам. А потом убили. Он даже сирийцем не был, он был итальянцем… Многие знают историю голландского священника Франса ван дер Люгта. Он находился в Хомсе, ухаживал за христианами во время осады города джихадистами.

А что они творили с христианами в Эль-Кусайре — уму непостижимо!

Л: Они заставляли женщин держать своих детей на коленях. Один [джихадист] держал женщину, пока другой отрезал голову младенцу, а ей приходилось на это смотреть. Потом они и женщин убивали.

Ф: От их рук страдали не только христиане. Алавитам тоже досталось. Когда мы впервые слышали о таком, мы плакали, а сейчас… А сейчас уже привыкли. Мы с этим сталкиваемся почти каждый день.

Помнишь, Питер, как ты мне однажды позвонил и сказал скорее уезжать, потому что на мой город идут джихадисты? Тогда же мы и услышали первые невообразимые и чудовищные рассказы. Убивали беременных, просто вырезали их нерожденных детей живьем.

Ты слышал об Адре? Это еще одно христианское поселение недалеко от Дамаска. Там случилась такая история: целую семью христиан загнали в огромную печь и заживо медленно испекли. Целую семью… Чтобы избежать этой участи, другая семья взорвала себя. Лучше умереть, чем попасть в руки джихадистов.

Мы видели кадры, как людей привязывали к лошадям и тащили по улицам. Иногда их привязывали к машинам и мотоциклам.

П: Что-нибудь изменилось, когда к сирийскому конфликту присоединилась «Хезболла» и другие шиитские отряды?

Ф: «Хезболла»? Их там больше нет, разве что жалкие остатки. Сначала они были по всей стране. Но все, кто сюда приезжают, делают это из своих корыстных целей. Они приехали не сирийцам помогать, они приехали за собственной выгодой. То же самое можно сказать о России и Иране.

П: Сейчас, когда «Хезболла» покинула страну, в Сирии осталось много иранцев?

Ф: Наверное. Мы не видели их [до того, как они покинули страну], но люди говорят, что они повсюду, да. Видимо, они контролируют аэропорты. Они и русские. Сейчас везде можно встретить русских.

П: Как себя ведут солдаты из России? Они тоже мародерствуют?

Л: Нет, в основном они ведут себя достойно. Я ни разу не видела, чтобы они грабили христиан.

Ф: Да, русские обращаются с нами достаточно хорошо. Если и происходит что-то такое, можно сообщить об этом их старшим, и солдата накажут.

Русские даже свой туристический бизнес здесь начали. Покупают и продают местные товары: сувениры, бронзовые и глиняные изделия, — словом, все, что производит местное население.

П: Как ты считаешь, правительство западных стран должно больше поддерживать народ Сирии? Что, на твой взгляд, можно сделать?

Л: Я вижу проблему в подаче ситуации в СМИ. Все эти страшилки о захвате Европы исламистами — из-за них все беженцы автоматически воспринимаются как враги. Конечно, среди них есть действительно опасные личности. Но что же делать нам, обычным людям? Нас всех чешут под одну гребенку.

П: Ты считаешь, что бельгийское правительство должно принимать больше таких сирийских беженцев, как вы?

Ф: Если война в Сирии прекратится, то и беженцев никаких не будет. Если у нас дома будет безопасно, мы предпочтем нашу страну другим. Но выбирая между ностальгией и безопасностью, я выберу безопасность, поэтому я сейчас в Бельгии. Душой я в Сирии.

Саудовцы со своим ваххабизмом все разрушили. Они подорвали привычный уклад целого общества. До прихода саудовцев ислам в Сирии был достаточно умеренным и прогрессивным. В нашей стране уживались мирно все: алавиты, христиане, сунниты… Из умеренного ислам быстро превратился в экстремизм.

Не стоит недооценивать силу СМИ. Практически все, что происходит в Сирии, тут же транслируется на каналах «Аль-Арабия» или «Аль-Джазира». Они показывают буквально все. Как убивают людей, кровь, оторванные конечности, все это по телевидению, с утра до ночи. Это стало нормой. Как я могу допустить, чтобы мои дети жили в этом потоке ужаса? Они видят это каждый день, их сердца становятся как камень.

Возможно, я снова смогу плакать, говоря об этом, года через четыре. Сейчас я разучился плакать. Слишком много всего ужасного происходило и продолжает происходить. Вчера в Сирии погибло еще 40–50 мирных жителей. И так каждый день, без остановки.